ИМПУЛЬС
нет сигнала, только выжившие

Семь Дней Смерти остались в прошлом, как кошмарный сон, от которого невозможно проснуться.

Они стерли лица городов, выжгли душу цивилизации. Теперь мир – это Пустошь.

Пустошь, дышащая ржавчиной, радиацией и отчаянием.

ЭМИ-удары не убили человечество – они вывернули его наизнанку. Города стали скорлупами, наполненными мертвыми машинами, радиацией и отчаянием. Технология, бывшая богом, превратилась в проклятие, осколок или священную реликвию для фанатиков. Небо, вечно затянутое пеплом сгоревших микросхем и пожаров Пустоши, больше не знало чистого синего цвета. Оно было багровым на закате и грязно-серым днем.

Столица выжившего человечества не была столицей до войны. Это был просто Гигантский Завод №7. Теперь же он стал всем: крепостью, источником жизни, последним оплотом разума в море хаоса. Его стены, сваренные из брони довоенных танков и корпусов разбитых кораблей, вздымались к затянутому вечной гарью небу.

В центре всего, как истинное сердце, пульсировал и гудел единственный уцелевший термоядерный реактор – «Стальное Сердце». Его тепло и скудный свет были кровью и дыханием Техната. От него расходились трубы-артерии, несущие пар для механизмов и скудное электричество для экранированных систем управления. Воздух был густым, пропитанным запахом машинного масла, раскаленного металла и вечной пыли.

Год 2142. 10 лет с наступления Эры Тьмы.

Громов сидел на корточках среди груды металлолома в своей каморке – бывшей кладовке для запчастей на третьем ярусе Промзоны. В руках он вертел обугленный корпус довоенного радиоприемника «Голос-7». Вокруг царил привычный хаос: стеллажи, забитые непонятным хламом, который только Максим мог разглядеть; схемы, нарисованные углем прямо на стене; несколько работающих экранированных ламп, питаемых от крохотного парового динамо. Но Максим не видел беспорядка. Он видел ауру.

Даже мертвая, сгоревшая электроника оставляла след в его восприятии – призрачное мерцание, слабый узор линий энергии, застывший в момент гибели. Этот «Голос-7» был почти цел. Его аура, хоть и истерзанная ЭМИ, все еще пульсировала слабым, но упрямым светом. Пальцы Максима, покрытые тонкими шрамами и въевшейся грязью, ловко копошились внутри корпуса. Он заменял перегоревшие предохранители самодельными аналогами, выпаивал мертвые микросхемы, чьи ауры потухли навсегда, и впаивал уцелевшие, найденные в самых неожиданных местах Пустошей. Его лицо, изборожденное ранними морщинами и вечной усталостью, было сосредоточено. Усмешка, его обычное выражение, сейчас сменилась редкой серьезностью.

Он подключил самодельную антенну – кусок ржавой проволоки, выведенной в узкую бойницу под потолком. И включил питание. Лампочка-индикатор моргнула слабым желтым светом. В динамике зашипело, захрипело, как астматик. Максим настроился, вращая ручку настройки, его внутреннее зрение ловило слабые всплески эфира среди шума.

И вдруг – голос. Искаженный, прерывистый, но голос! Женский, наполненный неестественным энтузиазмом из давно умершего прошлого: "...и помните, граждане! Ответственное энергопотребление – залог светлого будущего! Переходите на энергосберегающие лампы от "ГлобалЛайт"! Ваш комфорт – наша забота!"

Максим фыркнул. «ГлобалЛайт». Эти корпоративные придурки, наверное, и спонсировали первые ЭМИ-тесты. Ирония была горькой, как пустынная полынь. Но он продолжал слушать. За рекламой последовали обрывки новостей: что-то про протесты экологов, про срыв поставок... Потом шипение поглотило все. Максим выключил приемник. Голоса прошлого, застрявшие в эфире, как призраки. Его единственное утешение в этом дерьмовом мире. И напоминание о том, как все глупо сломали.

Дверь каморки с скрипом отворилась. На пороге стоял Тощий Ленни, мальчишка-гонцон из Коммуникационного узла. Лицо перекошено от страха.

«Максим! Беда! У Ашхабада... его «Жужжалка»... Пропала! В Ржавой Зоне, у подножия Титана! Орден... они говорят, это работа «Детей Огня» или «Жнецов»... Ашхабад рвется туда, один! Его же убьют!»

Максим вздохнул, тяжело. Ашхабад. Мутант-проводник. Его «Жужжалка» – крохотный ремонтный дрон – была не просто инструментом. Она находила тайники с едой, медикаментами, деталями. Для многих в нижних уровнях Техната – вопрос выживания. В том числе и для него. Именно Ашхабад полгода назад притащил ему редчайший экранированный транзистор, когда его собственный передатчик был на грани смерти.

Долг? В Технате такое слово не в ходу. Но кое-какие понятия о чести даже здесь еще оставались.

А «Дети Огня»... Фанатики с факелами. Или «Жнецы Тишины» – те вообще режут глотки за упоминание слова «микросхема». И Орден Железного Ядра не замедлит воспользоваться хаосом, чтобы заявить свои права на Сектор.

«Черт возьми, Ленни», – пробурчал Максим, вставая и хватая свой изношенный кожаный плащ и длинноствольный «адаптер» – гибрид дробовика и винтовки, собранный из того, что было. – «Скажи Ашхабаду, чтобы сидел как мышь в норке. Я разберусь. И чтобы за мной не лез.»

Лицо превратилось в непроницаемую маску, но в глазах загорелась искра. Справедливость? Или просто нежелание терять полезного мутанта и его дрон? В Технате разницы не было. Он вышел в шумный, пропахший гарью и потом коридор Промзоны. Ржавые волны Пустоши звали.